Андрей Аливердиев - Land Hell [= Сопротивляющиеся]

Мне оставалось только шмякнуться о землю. Но неожиданно для себя я научился летать! Прямо как во сне. Осознав, что я уже не совсем падаю, а, точнее сказать, совсем не падаю, я поспешил взять обратно все проклятья в адрес укладчика парашюта. Ибо, чем черт не шутит, если я летать научился, то и проклятия мои обрести ту еще силу.

Ну, вот, наконец, положение уже полностью соответствовало хорошему приключенческому сну: теперь я научился летать. Вы не представляете, какая это была радость. Правда недолгая. Окончательно приземлившись, больше взлететь я так и не смог. Видимо для мобилизации этой магической способности не хватало чувства опасности…

Глава 11.

Однажды патруль из двух эльфов все же застукал меня. И что обидно совсем рядом с нашим основным домом, и на практически открытом месте у обрыва, ведущего к побережью. Именно здесь мы с Таней в тот первый раз спускались к морю…

Бежать в дом, означало бы, навести беду на всех. И я побежал наружу.

Съехав вниз по земляному склону, я попытался вжаться в землю, чтобы не быть видным с верху. На какое-то время мне даже показалось, что мне[23] это удалось. Но я ошибся.

— Ну и долго ты собираешься так лежать? — прозвучавший надо мной мелодичный голос не предвещал ничего хорошего.

Я медленно перекатился на спину. Делать резкие движения, не зная, кто стоит над тобой, было глупо. Но когда я увидел ее, я понял, что это еще глупее. Это была она. Их принцесса. А это означало, что у меня уже не было ни одного шанса остаться в живых.

— Вставай, — сказала она, глядя мне прямо в глаза.

Как и у остальных эльфов у нее были большие острые уши, скрытые, правда, длинными черными волосами и большие зеленые кошачьи глаза с вертикальными зрачками. Но, несмотря на это она была красавицей. Нет не просто симпатичной, а именно красавицей. Впрочем, я уже не раз видел ее лицо в голографических изображениях, практически каждую ночь украшавших небо над городом. Так что, несмотря на то, что большинство эльфов для меня оставались быть на одно лицо, не узнать ее я не мог. Короткое черное обтягивающее платье хорошо подчеркивало ее фигуру, по поводу которой у меня нет и не было слов.

— Вставай, — повторила она, и я поднялся.

Поднимался я тоже очень медленно, потому что, увидев того, или точнее ту, что стояла рядом, у меня не было никакого желания быть испепеленным. Ведь у каждого из нас есть надежда на счастливый момент, который вот-вот может представиться.[24]

Ее глаза… Нет, это не поддается описанию. На секунду мне показалось, что я оказался в холодной пустоте. Мир поплыл перед глазами и как бы утратил существование. Вообще, все вдруг утратило существование, кроме безграничной и бесконечной бездны…

Но тут что-то внутри меня щелкнуло. И все. Я опять стоял на земле.

Окончательно осознав свое положение, я вдруг полностью избавился от страха. Ведь максимумом того, что могло бы случиться, была быстрая смерть, с которой я успел смириться. Рубикон печали был перескочен удивительно легко, и мной овладело веселье, граничащее с эйфорией.

— Идущий на смерть, приветствует тебя, — обратился я к ней словами римских гладиаторов.

— Вызвать патруль, или пойдем пешком, — спросила она в ответ так, как будто бы предлагала романтическую прогулку, а не конвой в лучшем случае в рабство.

Естественно патруль мне был в высшей степени без надобности, и я ответил:

— Конечно, оно можно бы и вызвать, но, кажется, если бы мы пошли бы пешком, то разговор по дороге мог бы быть весьма полезен, — я умышленно старался придать особенности своей речи. — Тебе я думаю интересно узнать, что думает человек, только что бывший свободным?

— Обычно Нам говорят «Вы», — ответила она мне.

За три месяца оккупации она удивительно хорошо усвоила русский язык. Впрочем, на сколько я понял, все они отличались большим талантом в части лингвистики.

— А тебе это было бы приятнее? — как я и говорил, мной овладела эйфория, и я перешел на игривый тон.

Этот тон был ею воспринят.

— А, черт с тобой, говори «ты». В конце концов, это всего лишь форма. Главное — содержание.

Интересно, кто ее учил русскому языку? Но этот вопрос быстро затерялся в нашем на первый взгляд пустом, но на самом деле весьма наполненном диалоге.

Наш разговор тек и тек. Я даже стал думать, что она не хочет меня[25] убивать. (Подумать только!) Я делал самые, что ни на есть, откровенные комплименты, и, похоже, ей это нравилась. Во всяком случае, ее лицо все больше и больше сияло.

Вдруг она оступилась. Вообще-то на наших дорогах, составляющих согласно Гоголю одну из основных государственных бед, это было неудивительно. Но я все же удивился. Эльфы, они всегда ходили этакой летящей походкой, и никогда не оступались. Видимо она заболталась…

А оступилась она конкретно! Я бы сказал, труба как оступилась. Похоже даже повредив ногу.

Однако я не потерялся, и тут же подхватил ее на руки. Как я говорил, эльфы не отличались ростом. И хотя по их меркам принцесса была высока (что-то около метра пятидесяти), как я и ожидал, она оказалась совсем легкой. Ее явно никто еще не носил на руках, и во всем ее теле ощущался детский восторг. Она обвила руками мою шею и положила голову на плечо. «Ради такого дела стоило оступаться» — так и читалось на ее лице, но вместо этого она сказала:

— За оказанную помощь можешь попросить последнее желание.

«Насчет трахнуться с вами, как я понял, и речи быть не может?» пришли на ум слова Эдди Мерфи, но это мне показалось неуместным. Трудно сказать почему, но мне так показалось. Так чего же оставалось просить человеку, чья жизнь, не говоря уже о свободе, не стоила и копейки?[26] Но я решил удовольствоваться меньшим.

— Знаешь, — обратился я к ней, — Я не хочу умереть, не поцеловав тебя.

— Хорошо, ответила она и протянула к моим губам руку.

Но, отстранив руку, я прижался губами к ее устам.

— Я имела в виду руку, — произнесла она высвободившись. Высвободившись, замечу, не слишком быстро.

— Значит, я не понял, — ответил я, — Но готов искупить.

И поцеловал ее руку. Потом еще и еще. От кисти к локтю. Ей это явно нравилось. И она не возражала…

Но между тем, хотя вес ее и не превосходил сорока килограммов, я начал чувствовать наступление усталости. И узрев по пути маленькую скамейку, предложил сделать привал. Она была согласна.

Привал затянулся. Сначала с видом заправского доктора я осмотрел и ощупал[27] ее щиколотку, не найдя, по совести говоря никакого сколь-либо заметного повреждения. К слову, ножка ее того стоила. Как и все в ее теле, она была восхитительна.